Я смотрю на себя в зеркало и не знаю, заплакать мне или засмеяться. Из зеркала на меня смотрит инопланетянин -с большой круглой и совершенно лысой головой, торчащими розовыми ушами и огромными глазами. Инопланетянин растерянно моргает, и по его лицу видно, что он тоже не знает, плакать ему или смеяться.

Видимо, он так и не может выбрать, что сделать первым, и поэтому не делает ничего, просто стоит и смотрит на меня. Я пытаюсь улыбнуться. Он пытается улыбнуться. Мы одновременно проводим ладонями по своим головам. Не знаю, какая на ощупь у него, а моя будто бархатная, как шкурка муми-тролля. По щеке инопланетянина медленно стекает слеза, а на другой щеке лежит выпавшая ресница. Я машинально тянусь к зеркалу, чтобы помочь ему убрать ее, и только тогда окончательно понимаю, что это мое лицо, и я начинаю плакать, и мои ресницы выпадают. Еще полгода назад у меня были длинные светлые волосы, которыми я так гордилась. Расчесывала по сто раз на дню, покупала маски, чтобы они были еще лучше, переживала, когда находила хотя бы один секущийся кончик. Они были золотистые и так блестели на солнце, и были похожи на светлое облако... Теперь моя голова похожа на яйцо.

Я любила свои волосы, но они оставались везде. На подушках, на которых я спала. На одежде, которую я носила. Я была как линяющая персидская кошка, шерсть которой валяется по всему дому Когда я расчесывалась, на расческе оставались целые пряди. Длинные. Золотистые. И папа сказал: «Хватит. Пора это сделать». И мы взяли машинку- папа взял машинку- и состригли их. Мама принесла мне большую сумку. Она сказала: «Теперь ты можешь носить парики, помнишь, как Сиенна Миллер, которая играла Кармелиту в том твоем любимом фильме!» и открыла ее. Она сказала это очень радостно - мама, кажется, единственный человек в нашем доме, который еще может радоваться. И улыбаться. Или хотя бы правдоподобно изображать радость и улыбки. Все остальные уже устали, ужасно устали, и я чувствую свою вину перед ними. Простите, я не хотела, чтобы вы из-за меня мучились. Я не нарочно, правда, мне самой этого совсем не хочется, я представляла свое будущее совсем по-другому... В сумке были парики. Много разных париков - красный, черный, блондинистый, седой, даже синий. Я посмотрела на этих извивающихся искусственных чудовищ и вспомнила, как лежали также на полу мои волосы... Я разрыдалась прямо там, над этими париками, но нашла в себе силы ответить: «Ее звали Камилла, Камилла, мама», хотя это было совсем не важно. Все равно то, что случится со мной, будет совсем не похоже на этот фильм. Я не ускачу с Джеймсом Франко, как Камилла, на волшебных голубых лошадях. Не будет добрых золотых белок и розовых облаков. Скорее всего, все будет совсем по-другому-но как и когда именно, никто не знает. При мне доктор настроен так оптимистично, что я боюсь, как бы его щеки не треснули от этой широченной натянутой улыбки. Нет, мама, мне не нужны твои парики. Мне нужны мои волосы - и моя жизнь, почему, по какому праву кто-то может у меня это забирать?.. У меня были другие планы. Я бы поступила в университет. Стала бы кем-нибудь. Устроила бы выставку своих картин, встретила бы своего мужа, мы бы завели собаку, большую и лохматую. У нас был бы сын. Потом мы, может быть, развелись бы, а может, остались бы вместе на всю жизнь. И вместе состарились. Я была бы крошечной старушкой и умерла бы старой-старой, лет в 90, а вокруг собрались бы все люди, которых я любила и знала за свою долгую и иногда счастливую жизнь. Конечно, раньше я совсем не мечтала о том, чтобы стать старой. Мне казался романтичным и крутым лозунг «live fast, die young» и ужасной - мысль о том, что однажды утром я увижу в зеркале морщинистую старуху. Сейчас из зеркала на меня смотрит инопланетянин. Смотрит и хлопает глазами. Меня уже нет. Это уже не семнадцатилетняя Вера Попова, которая мечтала стать знаменитым художником или актрисой - или просто кем-нибудь знаменитым. Это пришелец с другой планеты, принцесса созвездия Рака. Эй, пришелец, порадуйся за меня! Я никогда не стану старой. Не буду дряхлой восьмидесятилетней бабкой.

Мне никогда не исполнится сорок. И даже тридцать. И с вероятностью в 99 процентов мне никогда не стукнет даже двадцать. Дело в том, милый инопланетный друг, что я не понаслышке знаю одно плохое слово из трех букв - оно не из тех, что пишут мальчишки на заборах, но от этого становится только хуже. Оно написано у меня на лбу невидимыми и ядовитыми чернилами. Оно бродит по моим венам. Оно не хочет, чтобы я закончила университет, чтобы у меня был муж и чтобы я могла назвать своего сына Сережей. Я могу сколько угодно произносить его вслух, когда говорю с доктором, с родителями или с кем-то из «сочувствующих»-легко и даже с пренебрежением. Но сама себе я не говорю его никогда. Это табу. Он - тот, кого нельзя называть. Мне кажется, что по сравнению с ним я очень маленькая. Очень маленькая и очень тоненькая, меня так легко сломать -я Маленькая Вера, которой приходится сражаться с Большим Чудовищем. Вся медицинская Лига Справедливости объединяется против него, но пока оно, кажется, одерживает верх. Я представляю, что я - кто-то вроде Халка. Маленькая и слабая, но злюсь и становлюсь огромной: все, злодей, ты меня достал! Сейчас я тебя уничтожу! И вся моя огромная злость, вся моя обида, все ощущение несправедливости происходящего - все они соединяются в одну Силу, ту самую, которой и не хватало Лиге Справедливости. Однажды доктор -тот самый доктор, улыбки которого не вызывают у меня доверия - сказал моей маме: «Она должна верить. Только тогда мы можем что-то сделать, она сама должна по-настоящему хотеть жить и бороться за это. Раковые больные должны верить до конца». Я случайно подслушала этот разговор. Тогда я только скривилась: тебе легко говорить. Ты не болен. Ты будешь жить. Верить до конца, ха. Не слишком долго осталось мне верить. Но, хотя я не доверяю этому доктору и его улыбкам, эта фраза все еще постоянно звучит в моей голове. Раковые больные должны верить до конца. Должны верить. Я живу с этой фразой внутри себя. Я теперь редко выхожу из дому. Только когда родители меня заставляют. Они часто заставляют меня делать то, чего мне делать не хочется. Не учить уроки или возвращаться домой до десяти, нет, если бы. Они говорят: ешь. Но я не хочу. Мама готовит мне все самые мои любимые блюда. Кукурузный салат, жареная курица с золотистой корочкой, яблоки, какие угодно фрукты - ешь, Вера! Но я совсем не хочу. Я стала такой тощей, у меня руки-палочки и тоненькие ноги, а шея и вовсе как у едва вылупившегося цыпленка - и вспухший, вздувшийся живот в мелких пятнах. Я всегда мечтала быть худой, но сейчас почему-то не рада. Родители сажают меня в машину и возят в больницу. Там улыбающиеся врачи и медсестры втыкают мне в руки иглы и трубки. На сгибах локтей у меня огромные синяки, и я часто смотрю на них - вот она, моя жизнь. Когда мне было десять, у нас заболела кошка. Мы возили ее к ветеринару, и ей ставили капельницу, вводили что-то через катетер на обритой лапке. Тогда это казалось мне забавным, теперь я сама как эта кошка, и мне совсем не смешно. Кошку звали Мусей, и она умерла в прошлом году, она была очень старая для кошки, ей было двенадцать лет. В основном я лежу дома. Дома я пью таблетки - миллион разных таблеток, иногда мне кажется, что я и питаюсь только ими. Еще я читаю. За последние несколько месяцев я прочитала столько всего, что чувствую себя оксфордским профессором. Мне не хочется выходить на улицу. Ходить - тяжело. Но врач говорит, что мне полезен свежий воздух, и сегодня я буду хорошей девочкой и пойду на улицу. Он столько всего советует, мне не становится лучше от его советов. Но я уже давно не видела город не из окна квартиры или машины. Поэтому я хочу выйти. Я выхожу из дому одна, гулять с родителями я не хочу - мне надоело, что все носятся со мной, я хочу обычной жизни семнадцатилетней девочки. Хочу, чтобы мне запрещали ходить на вечеринки. Ругали за плохие оценки. Запрещали встречаться с мальчиками. Сегодня я представляю, что иду на встречу со своим поклонником. На свидание. Я надеваю самое красивое платье и выхожу из дому. На самом деле никаких поклонников у меня нет. И большинство моих друзей разбежались - раньше одноклассники приходили ко мне во главе с нашей классной руководительницей, но больше не приходят. Со мной сейчас не слишком интересно. И уж точно совсем не весело. Я иду и не чувствую своего тела, оно как будто отдельно от моей головы. Мне кажется, что я такая легкая, почти невесомая, и любой порыв ветра может унести меня далеко-далеко. Пока ветерок просто приятно щекочет мою бритую голову. До того, как я заболела, мне было очень скучно. Я мечтала, что когда-нибудь все резко изменится, произойдет что-нибудь захватывающее, начнутся приключения и закончится моя скучная рутинная жизнь. Школа - дом - подружки - посидеть в Интернете. Я могла зависать «вКонтакте» по нескольку часов. Могла смотреть телевизор целый день. Теперь время для меня течет по-другому - гораздо быстрее, чем для остальных. Я бы хотела еще раз съездить в Париж. Это единственный город, в котором я бывала за границей. И он именно так и настолько прекрасен, как о нем говорят. Я бы хотела побывать в Риме, Барселоне и слетать в Нью-Йорк или посетить Душанбе. Я бы хотела пробежать марафон. Полюбить кого-то. Научиться танцевать сальсу или хотя бы что-нибудь, любой танец. Хотела бы назад свои волосы, хотела бы снова сесть на лошадь и снова играть в баскетбол за школьную команду Этого всего со мной, скорее всего, никогда не случится. Или случится - но только не сейчас. Пока я бросаю все свои силы, все, которые у меня остались, на борьбу со своим Чудовищем. Пришелец не отнимет у меня мою жизнь, я не отдам ему просто так свой Париж, свое будущее, нашу с будущим мужем собаку, которой я даже придумала имя, не отдам ему свое тело и свою коллекцию фильмов с Хитом Леджером. Мои дипломы за победы нашей команды в соревнованиях по баскетболу и мои надежды. Они не отнимут у меня тех, кого я люблю, не отнимут красоту опадающих листьев и затянутого тучами неба, не отнимут следующее лето и зиму, которая наступит так скоро. И первый снег, который я увижу из окна нашей квартиры на девятом этаже. Это все мое, мое, и это все стоит того, чтобы за это бороться. У меня остается тот самый один процент, и мне нужно во что бы то ни стало в него попасть. Ради этого мне не жалко волос, которые я так любила. Волосы скоро начнут отрастать, и тогда все будут трогать мою голову, а я буду щуриться от удовольствия, как кошка. И зима закончится.

Комментариев пока еще нет. Вы можете стать первым!

Добавить комментарий!

Рекомендуем

Реклама на сайте